Очень интересный образец беседы с Эмиссаром. Замечатален тем, что автор очень хорошо все запомнил и воспроизвел.
Единственный недостаток всех таких разговоров, что Эмиссар говорит нам то, что мы в принципе и сами знаем. (а так как он пересказывает нам содержание нашего собственного сознания, то ничего принципиально нового от него ожидать не приходится) И живет он в необычном положении нашей ТС. Кроме того он если и не лжет, то беззастенчиво лукавит. Хотя описано великолепно и совершенно правдиво!

Разговор с Быком – сновидение Dodge

Приснился забавный сон.
Ночью почти не спал, поэтому днём, часов около трёх, решил слегка «откинуться» на работе. Бывает «практикую» такое, если не удаётся выспаться ночью…
В таких случаях достаточно 30-40 минут «покемарить» полулежа в кресле, чтобы восстановить силы. В это время я либо выхожу на «мост», либо просто сплю. Заранее никогда не решаю, что будет. Решает что-то во мне.

Устроился в кресле, но было некомфортно. Этажом выше делали ремонт и периодически надсадно визжа-жужжала какая-то электрическая хрень, – то ли болгарка, то ли дрель.
Если бы звук её был постоянным, то было бы пол беды, – можно было бы за него «ухватиться» и проскользнуть на «мост». Но работали этой хренью периодически, без всякой системы, и поэтому звук «продирал» в самые неподходящие моменты.
Я уже хотел было плюнуть на всю эту затею и вернуться к работе, как вдруг почувствовал, что тело всё-таки расслабляется и меня уносит в сон.
Включился звук этой жужжы, но на этот раз он не вернул меня в реальность, а вместо этого сам перенёсся в мой сон.

Мне снилось, что я стою в горах. Было лето. Чем-то всё вокруг напоминало Кавказ. Слева от меня и чуть выше по склону валили редкие деревья какие-то люди. В жужжание их бензиновых пил и «переселился» звук этой электродряни из реала.
Я посмотрел вправо и обнаружил, что в ту сторону вела тропинка. По тропинке, направляясь ко мне, поднимался осёл. А на нем, совершенно голая, сидела молодая девушка. Впрочем, была она и не совсем голая, – на голове красная вязаная шапка, а через одно плечо была перекинута, тоже вязаная, узкая полоска красной ткани, типа шарфика.
Я усмехнулся, потому как сразу «вычислил», какие недавние события из реала моё подсознание перефигачило в этот причудливый образ.
В этот момент я ещё не находился в состоянии полного погружения в сон, а как бы «посередине», то есть, – какая-то часть меня ещё помнила, что в реале я просто оттягиваюсь в кресле.

Я решил подождать, пока ко мне приблизиться эта «всадница», чтобы посмотреть, – чьим же лицом подсознательное наделит этот женский персонаж.
Ослик с девушкой на борту совсем приблизился, и я попытался отойти в сторону с тропинки, чтобы дать им проход. Но меня словно что-то не пускало. Было такое ощущение, что я уже упираюсь спиной в гору, а места на тропинке всё равно недостаточно. Стало как-то так тесно и неуютно, что я даже забыл о своём намерении разглядеть лицо девушки. Возникло нелепое опасение, что ослик раздавит меня, и я всё сильнее вдавливался спиной в гору, пока вдруг не почувствовал, что это не гора, а стенка какого-то холодного и сырого туннеля.

В тот же миг изменилась и картинка сна. Горы и лето исчезли, а я действительно оказался в каком-то длинном туннеле. В его начале (или конце) светилось что-то красное. А потом вдруг этот свет выключили, и я оказался в ужасной темноте.
Меня, на какой-то миг, одолел самый настоящий ужас, потому что я знал, что в этой темноте НИЧЕГО НЕТ! Ощущение это не передать словами, так что я даже и пытаться не буду.
Жутко захотелось собрать хотя бы ЧТО-ТО. Но я не представлял, как это сделать из НИЧЕГО. Поэтому, как-то автоматически, просто сердито топнул ногой.
Хвала ослам, это помогло! Мрак перед глазами стал рассеиваться, и я вскоре обнаружил себя снова в горах и опять летом. Только была ночь. И место было иное. Передо мною была не тропинка, а словно небольшая долина. Не знаю, какого реально размера она была, потому что пространство оставалось погружённым в ночь, и только участок долины метрах в пяти-восьми от меня освещался… точнее, нет, не так. Он словно сам по себе светился зеленовато-голубым светом.
Посередине этого участка стоял, глядя прямо на меня, огромный красивый Бык, который тоже светился сам по себе чем-то фиолетово-бурым.
Я невольно залюбовался этой скотиной, хотя, после одного случая в жизни, я вообще-то с опаской отношусь не только к быкам, но и к коровам.
Но этот был – красавец. Просто классика жанра!
Общее настроение «картинки» было настолько особенное, что я довольно быстро смекнул, что это не просто бык, а Волшебный Бык. Ну, на манер дон хуановского Волшебного Оленя или Койота Карлоса.
Я понял, что, по инструкции, я теперь обязан потрепаться с ним за жизнь. И многозначительно начал:
- Привет!
- Привет! – отозвался Бык.

Звук его «голоса» как-то странно не вязался с его изображением. Тут я почувствовал, что выражение его морды напоминает мне чьё-то лицо и постарался вспомнить чьё именно.
Вспомнилось почти сразу, – он напоминал мне одного парня из Киева, с которым мы когда-то были на археологических раскопках в Ольвии. Я чуть было не погрузился в размышления о том, с какой это стати мне вспомнился тот парень, о котором я не вспоминал вообще-то, пожалуй, с тех пор, как мы с ним и разъехались в разные стороны.
Но тут бык сделал какое-то движение – я не успел понять, какое именно – и всё «настроение момента» коренным образом изменилось. Я вдруг узнал, что это вовсе не Волшебное Животное. Это был – Летун, Воладор, Флайер, ну, Он, одним словом.

Всё это было так странно и неожиданно, что я растерялся.
- Когда я видел тебя последний раз, ты не принимал такой конкретной формы, – вырвалось у меня, – наверное, чтобы просто что-то сказать.

Он ответил, что я сам подсказал ему образ Быка. Я чуть было не пустился в размышления о том, откуда у меня мог взяться этот образ, но что-то во мне «вздёрнулось» и не дало выскочить из «настроения момента».
- И почему ты пришёл? – спросил я.

Поскольку «говорили» мы не совсем посредством слов (хотя слова реально присутствовали), то это моё «почему» обладало как бы двумя смыслами и почему и зачем одновременно.
- Хотел посмотреть на тебя, – ответил Бык. – Ты ведь стремишься видеть? А мне иногда хочется посмотреть…

Я чуть было не стал расспрашивать, не означает ли это его утверждение того, что они обладают видением, словно неким постоянным эффектом, а привычное для нас смотрение является для них чем-то, на что они должны «переключаться».
Но тут нечто внутри меня «объяснило» мне, что это было что-то типа шутки с его стороны. И в тот же миг как-то внутри себя я узнал об «отношениях» летунов к чувству юмора.
Это любопытно вообще-то, поэтому несколько отвлекусь, чтобы сказать пару слов.
У летунов нет чувства юмора. Вместе с тем, они понимают, что это такое, понимают, что оно присуще нам и порой могут вставлять какие-то фразы, которые, с нашей точки зрения, могли бы быть смешными.
Но то ли потому, что сами они при этом не испытывают «эмоции юмора», то ли ещё по какой причине, фразы эти звучат странно. Этими фразами они вовсе не пытаются «сбавить драматизм ситуации» или сделать нам приятное. Они произносят их просто потому, что пытаются говорить на нашем языке. Правда, мне показалось немного странным, как это до них не доходит, что без того «внутреннего юмора», который должна нести фраза, она не имеет полноценной смысловой нагрузки.

Бык, словно зная о том, что внутри меня происходит, не стал дожидаться моего следующего вопроса, а заговорил сам. Он сказал, что пришёл сделать мне предложение.
Я чуть было не ляпнул: От которого я не смогу отказаться?
Мне действительно стало смешно. Сразу вспомнилось: сделка с дьяволом. И вообще, всё это казалось каким-то… да глупо всё оно было.
У меня не было страха. Потому что по опыту предыдущих с ним «встреч», хотя они были и не такими явными и уж тем более без разговоров, я знал, что он не может причинить мне никакого физического вреда. Более того, он даже совсем не заинтересован в этом. Поэтому мне было смешно и, одновременно, – чего греха таить? – любопытно. Но в то же время я опасался, что он может заманить меня в какую-то ловушку.

Он, словно зная о моих переживаниях, заявил, что он никогда не лжёт. И добавил идиоматическое выражение из ностратического языка: mar gatwut naya guw-ir ne phar. Которое можно перевести, как: ставит западню тот, кто не может обогнать добычу.
Только не надо спрашивать, откуда мне знаком этот язык, – я понятия об этом не имею. Кроме того, знаком он мне лишь во снах. В бодрствующем состоянии мне приходится напрягать достаточные усилия, чтобы записать. Да и то я не на сто процентов уверен, что правильно это делаю.
Забегая вперёд, замечу, что так мы и «разговаривали», – двуязыко. В основном – на русском. Но порой он вставлял какие-нибудь идиоматические выражения из ностратического.

Каким-то образом я знал, что он говорит правду. И даже знал, почему это так.
Им нет никакой нужды врать. Они несравнимо сильнее нас. И мы пользуемся ИХ разумом. Словно арендаторы. Так что им нет ни малейшей нужды хитрить, извращаться или лгать. Они способны загнать нас в полную жопу, просто говоря правду. Ведь правда нам так не нравится!
И снова, словно зная мои мысли, он сказал:
- Вы настолько ревнивы, глупы, самовлюблённые и тщеславные, что сами куёте для себя наилучшие ошейники.

А потом, без всякого перехода, сделал мне своё предложение.
Пересказывать не стану. Тем более что я всё равно сразу же отказался. Не потому, что я какой-то там супер-воин. Просто оно было какое-то нелепое, что ли. Если совсем честно, то где-то в глубине души я ожидал чего-то типа мирового господства. Ну, важность, она ж неистребима!
Кстати, только проснувшись, я осознал, что я так ведь и не узнал, чего же он хочет от меня взамен. Как только я сказал нет, вопрос словно был «снят с повестки дня». Возможно, я сам был виноват в этом, потому что меня вдруг страшно заинтересовало вот что. Я спросил:
- А вы случайно не делали какое-то предложение Кастанеде?

Я старался спрашивать спокойно, но внутри прямо таки трясся от нетерпения.
- Делал, – просто ответил он. И словно предвосхищая мой следующий вопрос, добавил: – Он отказался.

После небольшой паузы, во время которой я лихорадочно обдумывал, как бы мне правильнее сформулировать следующий вопрос, он заявил вдруг, имея в виду Карлоса:
- Но потом он всё равно загнал себя в ловушку. И мне это ничего не стоило. Здесь он снова употребил ностратическую идиому: wir tyhar ne at guw phul. Дословно: копьё промазало, но зверь упал.

Я поинтересовался, почему так случилось, не очень надеясь, что он ответит. Но он ответил. Бык сказал, что Карлосу «помогли» люди. Буквально он сказал: naw-khang many. Что можно перевести, как: напели вожделение.
Я не совсем понял этой фразы и поэтому попросил объяснить подробнее. Но он отказался.
Учитывая, что он ведь сам утверждал, что не может лгать, я позволил себе уточнить, не потому ли он не хочет говорить об этом, что его рассказ мог бы пойти на пользу мне самому.
Он ответил, что рассказ о Кастанеде никоим образом не может пойти мне на пользу.
Я возразил:
- Почему же? Ведь рассказы самого Кастанеды о его встречах с Доном Хуаном очень даже помогли мне!
Тут меня осенило, и я сразу спросил:
- Или всё это Кастанеда выдумал?

Бык ответил, что всё, что описал Кастанеда, было правдой. Кроме одного, – никакого тенсегрити Дон Хуан ему не преподавал. Но сам Дон Хуан реально существовал на этой планете.

Меня охватило страшное волнение. Дело в том, что вопрос об «истинности» текстов КК я, как и все, задавал себе не раз. И моё отношение к его текстам можно разделить на три периода:
сначала я просто не имел какого-то определённого отношения к ним и только удивлялся совпадению множества «моментов», описанных КК с моим собственным опытом и восхищался точностью его формулировок в тех «местах», где сам я плавал, не умея подобрать слова;
потом я полагал, что Кастанеда всё это «сочинил», но поскольку сам я к тому времени уже стал «проникать в миф», то это не имело никакого значения. Иначе говоря, в «пространстве мифа» не важно, случились ли все эти события реально или это только «художественное произведение»;
и, в конце концов, ко мне пришло полное знание и абсолютная уверенность, что всё это реально.

Так что Бык вроде бы ничего нового для меня и не сказал, но получить подтверждение из «уст» Летуна…
Хотя, не будь я от природы туповатый, я бы мог сообразить, что ОН САМ уже является подтверждением
В общем, как бы там ни было, но я задёргался и с разочарованием начал ощущать, что сейчас проснусь. Я почувствовал, как изменило положение моё тело в кресле, как оно поправило на себе куртку, которую я предусмотрительно накинул, потому как после таких дневных «оттягиваний» частенько просыпаешься озябшим.

Я сильно не хотел просыпаться, но смог контролировать силу этого желания так, чтобы именно его наличие и не привело к пробуждению. И удача улыбнулась мне. Я не проснулся.
В том, чтобы не проснуться или даже проснуться, но потом снова заснуть, – нет никакого подвига. Но «заснуть в то же место», – для меня удача. Потому как не так часто случается.
Короче говоря, я снова был в тех горах с Быком.
Собрав всю свою волю, чтобы волнением не нарушать «настроение момента», я задал вопрос, который иногда возникал у меня. Я спросил:
- Но разве вам не повредили тексты КК? Как вы вообще могли допустить их появление?
- Khal ne guw-ir sagna guw-ur in gatwut , – ответил Бык. То есть: отпущенный зверь привёл к ловушке всю стаю.

Я попросил его объяснить подробнее, что он имеет в виду. Он сказал, что количество тех людей, которым тексты КК «раскрыли глаза» (буквально он сказал: baw khany, – быть воспринимающим, знать) не идёт ни в какое сравнение с той массой народу, которая, благодаря этим текстам, превратилась всего лишь в «более изысканную пищу».
Я спросил:
- Но кому-то всё-таки удалось обрести свободу?

Бык ответил, что, если я имею в виду, – посредством текстов КК, – то можно сказать, что никому. И добавил, что он не ведёт, разумеется, какого-то статистического учёта, но наверняка знает, что для него самого книги КК принесли несравненно больше пользы, чем какого-то “убытка”.
Здесь меня осенило ещё раз, хотя вроде и не совсем в тему. Я поинтересовался, а не делали ли они какого-то предложения и Дону Хуану?
Он ответил, что нет, никогда. И, в свою очередь, поинтересовался, не отношусь ли я к этим предложениям, как к чему-то типа «искушения дьявола»?
Я должен был признать, что примерно так их и воспринимаю.
Он сказал, что я заблуждаюсь, и что его предложение было сделано с целью помочь мне.
Я усмехнулся и сказал, что не верю этому. Бык напомнил, что он не лжёт. На что я возразил, что это ничего не меняет, поскольку наши с ним понятия о моей «пользе» могут существенно различаться.
Он отметил, что замечание моё справедливое, но заверил меня ещё раз, что его предложение не делалось с целью заморочить меня или «совратить с пути истинного».
Я поинтересовался, с какой стати им заботиться обо мне? Он, казалось, не хотел отвечать и сказал, что я не смогу понять этого. Тогда я напомнил ему, что он ведь утверждает, что не может лгать. Бык бросил на меня странный взгляд и сказал, что это его утверждение не значило ведь, что он обязан отвечать на все мои вопросы.
Я вынужден был согласиться с этим. И попытался идти обходным путём. То есть, спрашивать не о себе лично, а так сказать – вообще. Я поинтересовался:
- Но разве вам не мешал сам Дон Хуан? Люди его линии? Или вообще те, что ищут свободы? Как бы мало их ни было, но вдруг эта, с вашей точки зрения «зараза», каким-то чудом начала бы распространяться на бОльшее количество людей?
- Тебе не стоит так легкомысленно рассуждать о «нашей точке зрения», – ответил Бык. – Ты не можешь её знать, и поэтому просто подставляешь себя самого на моё место и пытаешься делать какие-то выводы.

Он что-то продолжал говорить, но я вдруг отвлёкся. Я обратил внимание, что я, в разговоре с ним, постоянно употребляю множественное число по отношению к летунам, а Бык всегда говорит в единственном числе, словно это именно он сам, тот, который сейчас стоит передо мною, делал предложение Кастанеде и тому подобное. Меня заинтересовал этот момент, и что-то внутри меня «пояснило», что мне не следует отвлекаться на это. Поскольку попытки понять «организацию» летунов в данный момент уведут меня прочь от, возможно, более важных моментов, которые у меня теперь есть шанс прояснить. Это «что-то внутри меня» добавило, что сейчас я могу рассматривать Быка просто как некий «собирательный образ» летуна и не отвлекаться.
Я снова стал слушать, что говорит Бык.
- Я могу попробовать дать тебе такой пример, – продолжал он свою «речь», часть которой я проворонил. – Вы ведь тоже выращиваете себе пищу? Например, – свиней? Представь, что на твоей ферме появилась свинья, которая не просто хрюкает, а начинает произносить какие-то вполне членораздельные слова или даже фразы. Разве ты стал бы делать из неё отбивные?
- Именно поэтому вы перестаёте поедать свечение магов, подобных Дону Хуану? – догадался я.
- Чепуха, – возразил Бык. – Я ведь совсем не об этом говорил. Но если тебя так заботит судьба тех, кого ты называешь магами, то я тебе приведу другой пример, хотя и из той же самой свиной темы. Маги это, например, те свиньи, которые не просто научились разговаривать. Они сумели отрастить крылья и убраться из свинарника. Мне самому это может быть удивительно и досадно, но я не могу с этим ничего поделать… Впрочем, досадно мне не бывает. Досада, – это ваше ощущение.
- Но тогда кто же такие те, которые, по твоим словам, научились говорить? – недоумевал я.
- Это такие, как, например, ты, – сказал Бык и замолчал.

Поскольку, как я уже упоминал выше, летунам не свойственно чувство юмора, фраза эта прозвучала как-то мрачно. Я даже разозлился почему-то и решил, что теперь-то я его поймаю.
- И, стало быть, таким вот «разговорившимся» вы делаете предложение с целью научить их ещё и отращивать крылья? – ехидно спросил я.

Бык какое-то время молчал. Но где-то внутри я знал, что он молчит вовсе не потому, что мне удалось загнать его в угол. Он просто пытался подобрать такие слова, чтобы я понял его. Наконец он сказал:
- Я не могу помочь свинье отрастить крылья. Я могу только создать ей более подходящие для этого условия, – переместить в другой свинарник или вообще на лужайку. Именно так и надо расценивать мои предложения.
- Но ты лжёшь! – воскликнул я. – Зачем тебе это? С какой стати тебе заботится обо мне или о ком-то другом, кто хочет избавиться от тебя?
- А с какой стати ты решил, что я забочусь о тебе или о ком-то другом? – спокойно возразил Бык. – Я ведь уже предупредил, чтобы ты не пытался проецировать самого себя на моё место и делать выводы. Ты не можешь понять моих целей и решений…

У меня внутри заваривалась какая-то каша. Я был растерян и, казалось, стал терять «нить беседы». А тут ещё, как назло, этажом выше снова включили эту электрическую сволочь.
Начиная чувствовать, что вот-вот проснусь, я разозлился и дал самому себе команду считать, что это просто пришла ночная смена лесорубов. Как ни странно, но это сработало! Я даже чуть было не рассмеялся, но тут же вернул себя в «настроение момента».
Всё снова было спокойно. Я был в горах. Передо мной стоял Бык. А чуть выше и левее валила деревья ночная команда лесорубов.

Я сказал Быку, что, возможно, я действительно не способен понять его целей и решений, но то, КАК или, точнее, КАКИМИ я увидел Летунов, не позволяет мне принимать за чистую монету его желание мне помочь. И, чтобы не оставалось никаких сомнений, я спросил, не станет ли он отрицать, что они «используют» нашу светимость? Я не сказал «пожирают», потому что уже самое первое моё видение Летунов дало мне возможность осознать, что это слово не совсем верно отражает суть происходящего.
Бык спокойно ответил, что я совершенно прав насчёт наших с ними отношений (тут он сделал небольшую паузу, словно фраза эта должна была нести шуточный контекст, но мне не было смешно). Однако, по его словам, я не учитываю некоторые моменты, которые могли бы подсказать мне, что он действительно не лжёт, и что его предложение было лишено какой-либо «ловушки».
- И что это за моменты? – спросил я с иронией.
- У нас с вами общий враг, – заявил он, впервые употребив по отношению к себе множественное число. – А другой момент заключается в общем для всех осознающих существ чувстве, которое является едва ли не основным побудительным мотивом их существования.

Я не понял этих его утверждений и потребовал объяснений.
Бык терпеливо пояснил, что нашим с ними общим врагом является то, что в традиции Дона Хуана принято называть Орлом. И что если бы я не индульгировал (снова пауза в расчёте на шутку) в своём отвращении от видения летунов, то увидел бы и то, что, отбирая нашу светимость они, таким способом, просто продлевают своё собственное существование на такой отрезок времени, который, по сравнению с длиной нашей жизни, кажется едва ли не бесконечным.
Когда он сказал это, я вдруг осознал, что уже знал об этом их «трюке», но, как верно заметил Бык, пропустил всё мимо внимания, увлечённый своим негативным отношением к ним.
Он заметил, что они, в точности как и мы, являются такими же «пленниками» Орла.

Я заявил, что этот факт никоим образом не оправдывает их в моих глазах. На что Бык сухо ответил, что ему плевать, как всё это для меня выглядит.
Этими словами он словно вернул меня в реальность. В том смысле, что я уже начинал индульгировать в том, что Бык, дескать, пытается, типа, установить со мной некие «дружеские отношения» или, по меньшей мере, как-то оправдаться в своём нехорошем поведении по отношению к нам.
Последняя его фраза моментально поставила меня на место. Быку не было до меня никакого дела. Он просто описывал «положение вещей», а «эмоциональную окраску» этим его описаниям придавал я сам. И снова, как последний идиот, подставлял себя на его место, откуда и взялось это нелепое ощущение его «доброжелательности» и «миролюбия».

Чтобы унять чувство досады, вызванное собственным идиотизмом, я поспешил спросить о том, что же он имел в виду под «другим моментом». Какое именно чувство он называет общим для всех осознающих существ?
- Вспомни свинарник, – посоветовал Бык. – И поросёнка, который, вдруг, заговорил. Что ты испытал бы?
- Пожалуй, удивление, – ответил я неуверенно, а потом добавил твёрдо, – Да что там удивление! Честно сказать, я, наверное, был бы шокирован!
- Не то! – возразил Бык. – Ты снова индульгируешь в эмоциях! Я спрашиваю о другом.
- О чём же? – недоумённо спросил я.
Бык, казалось, вздохнул.
- Разве тебе не стало бы любопытно? Тебе не было бы интересно, как и почему такое случилось? – спросил он.
- Чёрт, разумеется! – подтвердил я.
- Вот и я об этом, – казалось снова вздохнул он, но на этот раз облегчённо. – Интерес, любопытство, – вот что является общим для всех осознающих существ. С той лишь разницей, что у вас этот интерес всегда окрашен какими-то эмоциями. Вы можете, например, завидовать своему объекту любопытства или интереса. Или начать перед ним преклоняться. Можете его возлюбить или, наоборот, возненавидеть…
- Возненавидеть свинью на крыльях, – это замечательно! – хмуро перебил его я.
- А как насчёт позавидовать? – поставил он меня на место и продолжал: – Мой же интерес свободен от каких-либо эмоций. Именно поэтому я могу выделить такому поросёнку отдельное стойло или даже поселить его на цветущей лужайке. Но вовсе не потому, что воспылаю, вдруг, к нему некой привязанностью. Мне плевать на него. Всё, что мне интересно, так это посмотреть, что из этого всего получится…

Какое-то время я хмуро молчал. Мне всё-таки трудно было расставаться с последними иллюзиями насчёт его отношения ко мне. То, что он разговаривал со мною и даже сделал какое-то (пусть и нелепое на мой взгляд) предложение, казалось, должно было говорить о каком-то его участии во мне ЛИЧНО. Но приходилось осознавать, что это не так.
Что-то внутри меня словно потрепало меня по плечу и сказало, что именно так и обстоят дела. Летуну я лично совершенно безразличен. И он рассматривает только некий ПРИНЦИП, которым я «руководствуюсь» в своей жизни. Только этот принцип и представляет для него интерес. А сам я… Сам я для него ещё более пустое место, чем многоточие.

Внутри меня накручивался какой-то вопрос, но Бык, словно снова прочитав мои мысли, сам заговорил на эту тему.
- Кастанеда не совсем верно описал мои с вами «взаимоотношения», – сказал он. – А возможно и сам Дон Хуан ввёл его в это заблуждение. Он писал, что мы дали вам систему убеждений, представления о добре и зле и даже нравы вашего общества. Это клевета!

Он сделал внушительную паузу после своего восклицания о клевете, словно давая мне возможность оценить шутку и рассмеяться. Но я просто ждал продолжения. Тогда он продолжил:
- Я дал вам только свой Разум. А тот культ, фетиш который вы из него сделали, – ваша собственная заслуга. Алчными, трусливыми, самодовольными, завистливыми, косными и эгоцентричными вы сделали себя сами. Не могу сказать, что это не входило в мои планы. Ещё как входило! Но я не смог бы ничего сделать против вашей собственной воли.
Я дал вам только орудие. Орудие превосходное, прекрасное орудие! Орудие, которым я пользуюсь сам. Никто не виноват, что вы не сумели им правильно воспользоваться.
- Так может, не стоило давать ружьё детям? – огрызнулся я.
- А это уже детские трудности, – холодно возразил он. – Ты снова ставишь себя на моё место и пытаешься взывать к какой-то совести, да?

Я промолчал.
- В одном Дон Хуан был прав, – заявил Бык. – Эта вселенная, – вселенная хищников. В остальном же, что касается того, что именно вам было дано, он основательно напутал. Впрочем, как я подозреваю, его не особенно и интересовала точность формулировок. Вполне возможно, он прекрасно осознавал, каким образом обстоят дела в действительности. Но по какой-то причине решил преподать Карлосу урок именно в такой форме. Что ж, это прекрасная возможность для дальнейшего потакания своему идиотизму. Ведь вы ни в чём не виноваты! Виноваты проклятые летуны!

У меня возникло сразу два вопроса, и я забеспокоился, что пока стану разбираться с одним вопросом, – забуду другой. Поэтому, чтобы не забыть второй вопрос, я, присев на корточки, начертил определённый знак пальцем на каменистой почве, как обычно делал это в реале. Бык, казалось, с интересом наблюдал за моими действиями.
Я не стал снова подниматься на ноги, а удобно уселся и задал вопрос, который меня интересовал больше.
- Ты говоришь о Доне Хуане так, что складывается впечатление, что ты не знал в точности ни его мыслей, ни намерений. В то же время, пока мы тут болтаем, я уже не раз отмечал, что ты буквально читаешь мои мысли. Чем это можно объяснить?
- Что именно объяснить? – то ли не понял, то ли сделал вид, что не понимает Бык.
- Ты можешь читать мои мысли? – напрямую спросил я.
- Когда ты пользуешься моим разумом, я, конечно же, знаю, что происходит внутри тебя. Но когда ты выходишь из пространства разума в пространство воли, я могу только видеть, что с тобой что-то происходит. Но что именно, – не знаю в точности. Мне не хватает данных.

Тут меня осенило, и я сделал предположение, что он именно поэтому так неопределённо говорит о действиях и намерениях Дона Хуана, – потому что тот большую часть времени находился в пространстве воли?
Бык подтвердил мою догадку.
- Дон Хуан говорил, что светящаяся оболочка осознания мага становится невкусной для летунов. Это действительно так? – спросил я.
- Правильнее было бы сказать, – несъедобной, – поправил он и снова сделал паузу в расчёте, что это прозвучит как шутка. – Такой человек словно выходит из сферы моего влияния. Что я могу сделать со свиньёй, которая отрастила крылья, перестала подчиняться законам свинарника и улетела прочь?

Он словно вздохнул, а потом добавил:
- Заметь, законы этого свинарника устанавливаю не я! Это вы сами…

Какое-то время мы молчали. Потом он спросил, – что это я там чертил на земле прутиком?
Я сказал, что чертил не прутиком, а пальцем. Он возразил, что видел прутик. Он выделил слово «видел» интонационно, и я сразу же вспомнил о том вопросе, который вертелся у меня с самого начала нашей с ним «беседы». Я спросил:
- В самом начале я так понял, что вы способны видеть? Подобно тому, как видят маги?

Он ответил, что не может в точности знать, как именно видят маги. Но, судя по описаниям Кастанеды, они, действительно, видят каким-то похожим образом. Во всяком случае, он не нашёл ничего нового или неожиданного для себя в текстах Кастанеды. Для него самого то, что там называлось видением, является обычным режимом восприятия.
(Я уточнил, – он что, читал книги КК?
Бык ответил, что делал это, но совсем не так, как читаем мы.)
Тогда я высказал следующее своё предположение о том, что, в таком случае, ему, возможно, нужно «настраиваться» на смотрение точно так же, как нам на видение?
Бык сказал, что он не способен смотреть точно так же, как это делаем мы. И что ему действительно нужно «переключаться» из режима видения в режим смотрения. Но он не может, а может быть просто не хочет, собрать картинку смотрения точно такую же, какую собираем мы. Он сказал, что, например, меня сейчас он «смотрит», как некое светлое, продолговатое пятно, имеющее объём и совершенно непривлекательное с виду.
Я усмехнулся и сказал, что это забавно, что оба мы друг другу представляемся непривлекательными пятнами. Только он – чёрным, а я – светлым.
Бык возразил, что в этом нет ничего забавного или удивительного. И уж тем более не стоило бы делать какие-то выводы, основываясь на нашей с ним чёрно-белой дифференциации. Это просто разная скорость восприятия.
- Я воспринимаю гораздо быстрее, чем ты, – заключил он. – Только и всего.

Он снова спросил меня о том, что я там чертил на земле. И я попытался сформулировать тот вопрос, который хотел задать после вопроса о Доне Хуане.
- Ну, хорошо, – начал я. – Допустим, мы сами виноваты в том положении «жрачки», в котором находимся. Но разве вы не прикладываете никаких усилий к тому, чтобы сохранить это status quo?
- Тут трудно ответить однозначно, – Бык, казалось, даже переступил с ноги на ногу. – Скажем так: я сам не прикладываю к этому усилий. Но есть люди, которые, как принято у вас говорить, льют воду на мою мельницу.
- Это те люди, которым вы делали предложения? – поинтересовался я.
- Да зачем же? – он вроде как даже удивился. – Если бы ты правильно относился ко всему происходящему, то понял бы, что моё предложение вовсе не имело задачи сделать тебя кем-то, типа «агента влияния».
- Я хотел узнать, – поправился я, – Не означают ли твои слова, что все эти льющие воду действуют по какой-то твоей команде?
- Чепуха! – возразил он. – Они льют эту воду потому, что так им спокойнее, уютнее и комфортнее существовать. Мир, при таком их обращении, принимает ясные и понятные черты. И всё, включая этого придурка-Духа, становится подвластным взаимодействию, вычислению и раскладыванию по полочкам. Так что получается, что воду они льют по самому искреннему своему желанию. Но, при этом, на мою мельницу. Да ты же сам об этом писал! – воскликнул вдруг он и даже издал какой-то односложный хрюканутый звук, который, весьма возможно, должен был означать смех.
- Когда? – удивился я.
- Совсем недавно. На форуме, – подсказал он.

Я моментально вспомнил. Но воспоминание о форуме едва не слило меня обратно в реал. Чтобы этого избежать, я приложил ладони к каменистой почве и постарался погрузиться в ощущение от прикосновения. Странно, но почва была тёплой, почти горячей.
Я понял всё, о чём он сказал. Но одна мысль всё-таки не давала мне покоя. Мысль была идиотская, – я даже сам прекрасно осознавал её идиотизм. Но мне почему-то очень зудело её озвучить.
- И всё-таки… – нерешительно начал я. – Может быть я просто не знаю, как это точно сформулировать, но порой мне кажется, что есть люди, которым вы словно «нашёптываете» их идеи. Во всяком случае, вольно или невольно, такие люди, на мой взгляд, как раз и являются вашими «агентами влияния»… Что ты можешь сказать, например, о Пипе?

Мне показалось, что он даже повеселел.
- Пипа слишком откровенна, чтобы быть, как ты говоришь, моим агентом влияния. Он употребил ностратическое идиоматическое выражение nat hang-thar lakh da-dal dig, то есть, – женщина, которая слишком широко раздвигает ноги при рыбной ловле.
Куда более эффективны люди типа Ксендзюка или Ома, или им подобные, – пишущие совершенно искренние книги о том, как нам удачнее сохранить существующее положение и при этом утешать себя иллюзиями, будто мы что-то меняем и двигаемся по какому-то Пути.

От неожиданности я даже вскочил на ноги. Правда, сразу же сел обратно. Собственно, ничего нового для меня он вроде как и не сказал. Но то, с какой прямотой он выразил терзавшие меня порой сомнения, произвело своё впечатление.
- Я ведь говорил тебе, что вы очень не любите и не хотите правды, – заметил Бык. – Поэтому нет никакой нужды лгать. Правда – убийственна для вас. И всё, что вы делаете, так это всю жизнь пытаетесь её избежать, выстроив уютный мирок, – с наречением себя воинами, с походами за силой, с навешиванием себе лычек сталкера, сновидящего, а то и нагваля. Взаимодействуете с Духом, проводите его посредством того, что вы гордо именуете своим творчеством… И чего это ты так разволновался? Хочешь сказать, что для тебя это – новость?

Я ответил, что меня действительно взволновала его безаппеляционность по поводу книг Ксендзюка или Ома.
Бык возразил, что всё это очевидно. И только наше нежелание принять реальность загоняет нас в ловушку, которую мы сами же себе и выстраиваем.
- Позволь процитировать тебе твоего любимчика, – казалось ухмыльнулся он.

Он, каким-то гнусавым «голосом» продекламировал:
Я углубился в литературу о мифах и легендах. Это занятие породило во мне никогда прежде не испытанное ощущение: каждая из прочитанных мною книг была интерпретацией мифов и легенд. В каждой из них обнаруживалось присутствие одного и того же склада ума. Книги отличались стилистикой, но скрытая за словами тенденция была в точности одной и той же; при том даже, что темой этих книг были столь отвлеченные вещи, как мифы и легенды, авторы всегда ухитрялись вставить словечко о себе. Эта характерная для всех книг тенденция не объяснялась сходством их тематики; это было услужение самому себе.

Я, конечно же, помнил этот фрагмент из десятой книги КК, но не очень понял, к чему это он.
- Но ведь ни АПК, ни Ом не пишут о себе! – возразил я.
- От тебя ускользает смысл! – укорил Бык. – Дело не в этом «себя». Смысл в этом присутствии одного и того же склада ума. Оба они пишут об одном и том же, – как уберечься от Иного. Только Ксендзюк делает это более изысканно. И его книги кажутся более «в духе» книг КК. Но на самом деле это не так.
- Не понимаю! – воскликнул я таким тоном, каким, наверное, Станиславский кричал своё – Не верю!
- Да всё ты понимаешь! – отмахнулся хвостом Бык. – Не притворяйся! Все эти авторы совершают такую же «подмену», которую всё время сейчас пытался совершать ты. И точно так же, как ты подставлял себя на моё место и пытался делать выводы о моих целях, не являясь мною, точно так же они ставят себя, например, на место Дона Хуана или Кастанеды и принимаются рассуждать о том, о чём, в сущности, не имеют ни малейшего представления. Если, конечно, не принимать за истинное понимание те умственно-чувственные спекуляции по поводу Реальности, которые у них имеются. Как у существ, бесспорно, разумных, – заключил он и снова издал то однократное похрюкивание, похожее на смех.

Я возразил, что люди просто пытаются разобраться. Он, с готовность, согласился:
- Ага. Именно – разобраться! Это любимейшее и первейшее занятие в свинарнике, – разбираться. И зачем мне даже изгородь ставить вокруг? Вы прекрасно держите друг друга на поводке своих разбирательств. И даже если ткнуть вас прямо носом в ловушку, вы всё равно будете продолжать принимать её за что-то важное и продвинутое, – за какой-то Путь, например.
Вы так ловко избегаете правды о собственных подменах! Вы охотно согласитесь, что нагуаль – непостижим. Тональ – то же самое. Но тут же примитесь вычислять уровни нагуаля и вытаскивать из этого нагуаля тональ. Чем так основательно разрушаете эти “концепции” Дона Хуана, что даже я сам не сумел бы сделать это лучше.
В действительности вы не читаете текстов КК, вы читаете то, что вам в них нравится. А потому легко находите всякие соответствия, аналогии и общие места между тем, что у вас принято называть духовные учения…

Я, казалось, выдохся. И не хотел больше слушать. Но Бык, словно инквизитор, продолжал:
- Те книги, которые вы читаете и изучаете, в действительности, только отвлекают ваше внимание от того, что действительно является важным. Впрочем, вы уже научились и на это находить щит, – не важно ничто, так ведь? А поэтому, почему бы и не проводить большую часть времени в форумах и чатах, например? Ведь здесь так уютно рассуждать о всяких важных духовных вопросах. А главное, не требуется совершать никаких поступков. Ведь быть свидетелем нагуаля, – занятие не из приятных. Куда удобнее порассуждать о его уровнях, а заодно навесить себе значок воина-отличника магической службы, а то и вообще мага, достигшего своей воли.
Куда удобнее попрактиковать сталкинг в форуме и одолеть противника на Арене, ублажая себя мыслью о том, что это – реальная победа. Особенно когда окружающие подбадривают уверениями о том, что виртуальный сталкинг это, дескать, этакая тренировка, равноценная реальности.
Вы как дети, – заключил вдруг он. И, помолчав мгновение, добавил, – Только грязные, тупые, самодовольные и завистливые…

Я молчал. И хотя я мог утешать себя мыслью, что говорил он ведь не обо мне лично, и что я сам не пишу никаких таких книжек, но это было слабое утешение. Я знал, что я точно такой же, – тупой, вонючий, хвастливый, тщеславный, обидчивый и завистливый.

-Вы в ловушке, – как-то тихо сказал вдруг Бык, – В безвыходной ловушке. И знаешь, почему она без выхода?
Это был явно риторический вопрос, поэтому я промолчал.
- Потому что это ваша собственная ловушка. Никто вас туда не загонял. Не надо пенять на меня. Я могу кричать вам прямо в ухо. Но я ведь враг, правда? Искусство сталкинга… Искусство сновидения… – протянул он пародийно-мечтательно. – Вы преуспели только в одном искусстве, – искусстве одурачивания себя. Впрочем…

Он вдруг словно повеселел и, как мне показалось, даже пару раз взмахнул хвостом.
- Преуспели вы и в том, как лить воду так, чтобы никто не догадался о том, что вы просто льёте воду, вместо того, чтобы идти домой.
И никто и не догадывается. Даже вы сами! А это, что ни говори, – ого-го какое искусство!

Дальше у нас произошла короткая беседа, которая касалась меня лично, а поэтому не стану воспроизводить её.

Закончилось всё на такой фразе:
- Но и ты, что ни говори, странное существо! – улыбнулся я. – Кто назовёт разумным того, кто разговаривает с собственной пищей?
- А ты уверен, что ты действительно говорил с Летуном? – спросил Бык и вдруг рассмеялся.

Смех его был неожиданным, похожим на какое-то похрюкивание с перекаркиванием. Он словно вдавил мою задницу глубже в почву, и тут же изменилась картинка сна.
Горы и долина пропали, а я оказался сидящим перед большим киноэкраном, на котором мимо меня, двигаясь справа налево, медленно проходил бык. Камера снимала среднюю часть его тела. Было видно его полувозбужденное (указывающее на без четверти восемь) причинное место. На его прике, примерно посередине, сияло золотое кольцо, к которому был прикреплён золотой колокольчик, мелодично позвякивающий от движений быка…

© DodgeD