Эй писал- Что ж! Мой славный белый жеребец издох. Смокинг изгрызли мыши. Они же растаскали крошку. Шааакааалаааддд…

Как подозревал, все ответы оказались верными. И то, - состояние. И это, состояние. И вон там, - состояние. Слова… Шакалад…
Вот чем хороша «парадигма науки», так это тем, что там принято договариваться «об отношениях». Иначе говоря, если речь идёт о какой-то формуле или законе или даже, прости господи, аксиоме,  всегда уточняется, - в отношении чего всё это работает.
Наука предельно конкретна (даже в абстракциях) и это её плюс. Но и минус, - тоже.
Впрочем, ладно про науку. Устаканимся:).

Если кому не лень, добудьте стакан и поставьте его на стол. А если лень, то и не надо. А пока неленивые ищут стакан, я про свой пару слов скажу.

Нет, он у меня не был гранёным. Это был стакан из серии тех, в которые приятно влить бренди или виски, - толстое дно, тонкие стенки. Не знаю, находится ли и он под напряжением, но вот что он стеклянный, - очевидно.
И налит в него был (чтоб там не подозревал пративный Лесогрузов) действительно апельсиновый сок. Как и говорил, увы, - не натуральный.

Ну, принесли стакан?
Теперь посмотрите на него. И попробуйте почувствовать, ощутить (не знаю, как тут сказать, - сплошь метафизика прёт), а не только понять мозгом. Хотя и мозгом это понять неплохо.
Этот стакан находится в состоянии падения.
Просто, правда?
И пока он здесь, с нами, на этой прекрасной планете, он будет бесконечно падать, падать, падать…

Вполне допускаю, что кому-то «тема состояний» может представляться неинтересной, скучной и вообще однобокой какой-то. Ведь мы все разные. И отношение к разным темам у нас разное.
Лично для меня эта самая «тема состояний» весьма интересна. И настолько всеобъемлюща, что включает в себя, без преувеличения, - всё.

Я не помню точно когда именно это было, но точно помню, как и где.
Я сидел на полу в своей мансарде. Рядом были разбросаны листки с эскизами и заметками. И находился я в состоянии размышления о состоянии:).
В какой-то момент взгляд мой упал на автоматическую ручку, лежащую на папке для бумаг. Ручку помню плохо. А вот папку почему-то запомнил. Это была синяя папка из какой-то синтетики. Думаю, если покопаться, то она и сейчас отыщется.
Не знаю зачем, но я поднял папку с ручкой в воздух, а потом резко отвёл папку в сторону, словно хотел выдернуть её из-под ручки.
Разумеется, никакого чуда не произошло. Ручка просто упала на пол. И тут я вдруг УЗНАЛ, что, на самом деле, ручка, как и все любые объекты на этой планете, не прекратила своего падения. Просто её остановил пол…

Говорю же, - всё видно.
Видно, что о состоянии стакана каждый делает вывод исходя из своего выбранного «контекста».
Видно, что каждому мил именно его «контекст».
Видно, что любой контекст имеет право на существование и является правильным.
Видно, что когда люди (в любой теме) исходят из разных «контекстов», то договориться о чём-то довольно непросто.
Да всё видно…

Почему мне мил именно мой «контекст»? Ну, хотя бы потому, что из него видна разница между описанием и реальностью.
С самого детства мы согласились, приняли, что стакан на столе, - стоит. Но стакан, который стоит на столе, - только описание. На самом деле, в реальности, - он падает. Он бесконечно падает к центру земли…
Но этого мы не видим. Потому что нам привычнее, удобнее и милее наше описание, в котором стакан спокойненько стоит на столе.
Но он, чёрт его дери, - падает!
И не только стакан. Падает вообще всё.
Что такое стол? Ничто иное, как приспособление для удержания бесконечно падающих предметов на нужном нам уровне.
И сам стол тоже падает. И для его удержания у нас есть другое приспособление, называемое, - пол.
И сами мы бесконечно падаем. И это было весьма заметно в тот безмятежный период, когда мы учились передвигаться по этой планете на своих двоих. Но потом научились, и благополучно забыли, что всё в этом мире, - бесконечно падает.
Собственно, наш мир ТАКОЙ в силу того, что существует гравитация. Не будь её, мы имели бы совсем другой мир.

Так что лично я, если говорить о состоянии стакана, делаю свой выбор в пользу состояния падения. Во всяком случае, после того, как стакан (пардон, - ручка) помогла мне УЗНАТЬ про это самое падение, в некотором аспекте, изменилось моё восприятие мира.
Я ведь предлагал не просто понять мозгами, но попробовать почувствовать, ощутить, узнать.

ПС
Даже птицы, - падают. Только они научились пользоваться крыльями и, на их счастье, на этой планете обнаружилась атмосфера с подходящей плотностью.
Так что, строго говоря, птицы не летают. Они просто избегают падения.

Это был не самый первый случай «сдвига» моей крыши. И не самый «судьбоносный», но он был своего рода «поворотный», поскольку в тот период как раз начинался один из «поворотов судьбы».

Человек, с которым я имел счастье пребывать в одной палате лечебницы для душевнобольных славного города Ашхабада, вдруг задал мне вопрос:
- Ты что, действительно уверен, что мы с тобой видим небо одинакового цвета?

Я едва не поперхнулся своим чифиром и тупо уставился на него. Нет, я не подумал, что он сошёл с ума. Это было и так ясно, учитывая наше географически-политическое месторасположение. Я просто понял, что сейчас он начнёт меня в очередной раз «убивать». И в каком-то извращённом предвкушении предстоящего удовольствия от этого моего убиения, у меня даже возникло ощущение давления внизу живота. Ну, похожее на то, которое возникало в детстве, во время игры в прятки.

Мы сидели в курилке. Лёха сидел на скамейке вполне цивилизованно, а я взобрался на неё с ногами, усевшись на корточках, - привычка, которую я подцепил во время «азиатских скитаний" и от которой не избавился, увы, по сей день).
Напротив нас, на скамье у другой стены, точно как и я, - на корточках, - сидел Коля – Чёрная Магия со своей банкой чифира. Он не обращал на нас никакого внимания, беседуя, по обыкновению, со своим братом. Которого, разумеется, мы с Лёхой не видели.

- Что ты имеешь в виду? – спросил я, поскольку пауза несколько затянулась, и Лёха явно ждал моих вопросов.
- Я имею в виду, что все мы видим цвета по разному, но называем одинаково, словно это точно установленный факт.

Я ничего не понял и поэтому решил действовать на конкретном примере.
- Ну, хорошо. Какого цвета эта стена? – спросил я.
- Зелёная, конечно, - хмыкнул Лёха.
- А Колина пижама?
- Синяя, - безмятежно подтвердил Лёха то, что видел и я сам.
- Так о чём ты тогда говоришь? – удивился я. – Я ведь вижу то же самое! Или ты имеешь в виду оттенки цвета?

В то время я уже увлекался живописью, и подумал, что может быть, он имеет в виду нашу способность различать оттенки цвета, которая развита у художников и почти отсутствует у обычных граждан. Мне даже вспомнилась известная реплика о том, что снег, он какой угодно, но только не белый…
- Нет, я не имею в виду никаких оттенков. Я говорю только о цвете, как он есть и о его названии, - возразил Лёха.
- Ладно, не томи! – упрекнул я его. – В чём тут фишка?

К тому времени мы провели вместе с Лёхой уже месяца три в этом богоугодном заведении. И всё это время он периодически «просветлял» меня всякими рассказами, приколами и фишками из самых разных «сфер жизни». Слушать его для меня было ни с чем не сравнимое удовольствие.
- Оба мы с тобой видим небо синим, - наконец-то начал меня «убивать» Лёха. – Но в действительности я не знаю, КАКИМ именно видишь небо ты, а ты не знаешь, КАКИМ его вижу я…
- Да ты же только что сам сказал! – перебил я его. – Мы оба его видим синим!
- Нет, - возразил он спокойно. – Мы только так говорим…
- Чёрт! – я почувствовал настоящее раздражение, поскольку готовился к «убийству», но вдруг заподозревал, что в этот раз Лёха чего-то слишком уж «мудрит», поскольку я никак не мог понять, о чём речь. – Плюнь на небо! Вот эта стена, - зелёная? Если не принимать во внимание оттенки?
- Зелёная, - подтвердил Лёха.

Я, наверное, чересчур возбудился, потому как Коля – Чёрная Магия вдруг обнаружил наше присутствие и даже посмотрел на ту стену, в которую я ткнул пальцем.
- Коля! – воззвал я и к нему. – Зелёная эта стена?
- Там коридор, - вдумчиво молвил Коля и снова уставился в свою банку с чифиром.

Я махнул на него рукой и, обращаясь к Лёхе, начал перечислять:
- Стены – зелёные. Потолок – белый. Дверь – зелёная. Скамейка – зелёная. Пол…

Я растерянно огляделся, уморившись от этого зелёного единообразия. Но не нашёл ничего больше, как только указать, что свет лампочки жёлтый, а чифир в банке, – почти чёрный.
- Что не так? – спросил я Лёху.
- Всё так, - кивнул он. – Но ты говоришь о названиях цветов, а не о самом цвете…

Я обречено взмахнул руками, едва не расплескав содержимое своей банки.
- Давай разберёмся, - предложил к моему облегчению Лёха, которому уже видать поднадоело меня дразнить. – Мы называем небо синим, помидор красным, а огурец зелёным только потому, что нас так научила мама…
- Почему – мама? – удивлённо перебил я.
- Ну, - папа! – слегка раздражённо ответил Лёха. – Дедушка, бабушка, - какая разница? Нас так научили! Нам показывали на небо и говорили: небо синее. Указывали на помидор и говорили: он красный… Понимаешь? Синий, красный, зелёный и так далее, - это только названия, ЯРЛЫКИ, которые мама наклеивала на окружающие цвета…
- Ну, и что? – я упорно не понимал, куда он клонит. – Но мы ведь с тобой их видим одинаковыми?
- А с чего ты это взял? – усмехнулся Лёха. – Я ведь тебе сказал, что все эти названия, - только ярлыки. И откуда нам знать, КАК именно мы воспринимаем цвета? Может быть, я вижу небо красным, а ты – зелёным. Но мы оба будем соглашаться, что оно, – синее. Потому что нас так научила мама. Она наклеила ярлык…
- Чепуха! – перебил его я. – Это легко проверить. Мы ведь с тобой называем синим не только небо, но и, например, море. Или, вот, даже Колину пижаму.
- И что ты таким способом проверил? – хитро улыбнулся Лёха.
- То, что мы с тобой видим синее одинаково! – твёрдо заявил я.
- Нет, - возразил он. – Таким способом мы только можем убедиться, что мы наклеиваем одинаковый ярлык на какой-то цвет, который мама научила нас называть синим…

В моей голове развёртывалась целая баталия. Казалось, голова разделилась на две части. Одной частью я ощущал, что Лёха говорит что-то весьма интересное и важное, а другой частью я был уверен, что это просто какой-то «сюрреалистический глюк», ерунда.
Эта, вторая часть, была крепче и гораздо более уверенная в себе, поэтому ей удавалось сдерживать напор «подозревающей части». Однако дальнейшие рассуждения Лёхи укрепляли эту «подозревающую» часть моей головы.

- Задумайся, что такое цвет вообще, - предложил Лёха.
- И что это? – спросил я совершенно искренне, потому как никогда об этом не задумывался.
- В сущности, нет никакого цвета, - продолжил он. – Есть определённые длины световых волн, которые нашим мозгом преобразуются в восприятие цвета…

Тут мне припомнился школьный курс физики. В общем-то, ничего принципиально нового Лёха мне ведь и не сказал. Просто я никогда не обращал на этот момент внимания. Но мне не составило труда вообразить ту «картинку», которую он предложил.
Для простоты, он предложил рассмотреть весь процесс таким образом.
Нечто прозрачное, типа струи или потока, натыкается на препятствие, преломляется в нём и отражается, по прежнему прозрачное, но другого «качества», в наш глаз. Здесь оно ещё раз каким-то там образом преломляется, обрабатывается и, «на выходе», мы получаем ощущение, восприятие какого-то цвета: синего, красного, зелёного в крапинку, - не важно.
Важно то, что мы присваиваем этим цветам ярлыки, названия. И потом охотно соглашаемся, что видимые нами предметы того или иного цвета. Но нам доподлинно не известно КАКИМИ именно мы видим эти цвета…
Я всё понимал. И про эти прозрачные струи, и про отражения-преломления и даже про ярлыки. Но чего-то я всё-таки упорно не хотел понять. Словно для того, чтобы понять в полной мере, что именно хочет сказать Лёха, у меня должна была включиться какая-то другая «понималка», которая была то ли не развита, то ли я так редко ею пользовался в жизни, что она атрофировалась.
- Не понимаю! – признался я. – О чём ты вообще говоришь? Ну, и что с этого всего? Ну, ярлыки. Это я понимаю. Сказала бы мама, что небо – красное, мы бы так его и называли. Ну, и что? Но мы ведь видим небо ОДИНАКОВОГО цвета?
- Да с чего ты взял! – засмеялся Лёха. – Об этом же я тебе и толкую, что, возможно, ты видишь его красным, а я, – зелёным. Понимаешь? КАК мы можем сравнить свои ощущения, восприятия? Мы ведь не можем обменяться головами. Мы только ГОВОРИМ. А что ВНУТРИ нас? Ведь ту длину волны, которую мы называем синим цветом, ты можешь воспринимать в виде какого-то одного цвета, а я, - другого. Но мы будем соглашаться, что это – синий цвет. Потому что так нас мама научила.

Наконец-то до меня ДОШЛО! Включилась нужная «понималка». И я восхитился и огорчился одновременно.
Меня восхитило это «открытие» насчёт цвета и ярлыков, восхитило «явление понималки», но огорчала сама эта возможность, что мы можем видеть небо разным. Мне казалось, что небо прекрасное, когда оно синее. И было грустно представлять, что Лёха может видеть его, например, красным.

- Но это ведь можно как-то проверить? – с надеждой спросил я. – Неужели нет никакого способа проверить, одинаково ли мы с тобой воспринимаем цвета?
- Нет, - покачал головой Лёха. – Нет такого способа. Во всяком случае, я его не нашёл. Попробуй, может у тебя получится! – с улыбкой предложил он.

И я где-то неделю старательно пробовал найти такой способ.  Но не нашёл:).
Однако всё это имело (и до сих пор имеет) свои «последствия». По крайней мере, тогда я впервые столкнулся с понятием (или с концепцией) «ярлыков и фактов». И с тех пор старался отслеживать их везде, где только представлялась такая возможность...

Вот смотрю я в своего кота. Лежит в кресле, улыбается мне навстречу. Не, ну откуда у него тональ? Мир его не организован, восприятие полностью хаотично, и никакой тебе убеждённости, - ни общекошачьей, ни индивидуально благоприобретённой.
А к тому же, и формы никакой.
В общем, чистое присутствие. Если б ещё жрать не требовал, - цены б ему не было!

На днях произошла с ним забавная история.
Но сначала, - предыстория о том, как он появился у меня.
Есть здесь такой праздник. Отмечается первого ноября и называется, - Веленес. Ну, не знаю, как точно перевести. Дословно, - Душник. От слова, - душа (веле). Короче и проще говоря, - день поминовения мёртвых душ.
Народ тянется на кладбища, несут цветы, зажигают свечи у могил. Вообще-то красиво. А от огромного количества свечей даже теплее. Только не протолкнуться у кладбищ и машину приткнуть проблема, - такое себе массовое гулянье живых и мёртвых.

Так вот. Год назад, на этот самый Веленес, съездили мы с подружкой в другой город, на могилу её отца. Вечером вернулись, но перед там, как домой ехать, заехали к себе в контору. Ну, кое-чего выгрузить, кой-чего забрать.
И пока мы там копались, в раскрытую дверь зашёл кот. Скорее котёнок. Ещё скорее, - подросток. Как потом сказали в ветеринарке, ему где-то шесть-восемь месяцев.
Зашёл он и сразу стал рассказывать, что он совсем не прочь бы с нами пообщаться и подружиться, но всё как-то сомневается и вообще очень странно ему всё вокруг.
Ну, мы попытались пообщаться, но ему, видать, действительно странно на душе было, поскольку он и шёл в руки и, одновременно, драпал прочь.

Потом мы закрыли контору, сели в машину. Но не отъезжаем почему-то. Сидим и на кота смотрим. А он на нас.
Котик нифига не породистый. Чёрный, с белыми носками на лапах, тремя белыми пятнами на пузе и белыми усами. Но видно, что не дворовой, а домашний. Просто потерянный.
-   И чья это душа к нам прибилась? – шутя, спрашивает подружка, имея в виду праздник.
-   Душа не душа, а только потерянный он, это точно! – говорю. – Иди подбери, а завтра хозяев поищем.

Подружка подобрала котяру и, несмотря на все его протесты, доставили мы его к себе домой.
Кот крайне дурной и беспокойный попался. Измучил нас за ночь основательно. В один момент я уже открыл дверь и предложил ему убираться. Не хочет. Впрочем, дальше подъездной двери всё равно никуда бы не ушёл, - заперта она.
В общем, утром мы, с большой охотой, приступили к поискам его хозяев. Но увы. На наши объявления никто не откликнулся, объявлений о пропаже тоже не было, и даже в ветеринарку никто о потере не сообщал (а это в первую очередь делают).
Так и остался он у нас.

Проблематичный котик. Любитель царапаться и кусаться. И совсем не ласковый. И одиночка. То есть, не любитель сидеть на руках и спать в постели. Подруга даже расстроилась. Ну, что, говорит, за кот? Кот должен быть ласковым! Тереться на руках, мурчать и вообще…
Не повезло, в общем, с питомцем.

А где-то на третий день, вдруг, стало кое-чего понятно о нём.
По телевизору шёл какой-то фильм. И там заплакал ребёнок.
Тут котяра наш подхватился и принялся буквально по стенам носиться, с воплями отыскивая пятый угол.
И тут меня осенило.
-   Слушай! – говорю подруге, - Наверное, он жил в какой-то семье, где был маленький ребёнок. И, вероятно, в какой-то момент он этого ребёнка то ли исцарапал, то ли покусал, - ты же видишь какой он дурак насчёт этого. В итоге получил хороших пиздюлей и был депортирован на улицу!

Ну, не знаю наверняка так это или нет, но это было принято нами за рабочую гипотезу, и мы стали терпимее в его выходкам.
Но котяра нифига не изменился. Прожив с нами год, он оставался таким, как и был, - нервным, нелюдимым, противным, неласковым и непредсказуемым. Единственная нежность, которая у него появилась, так это в момент, когда он встречает меня каждый вечер и предвкушает получение жрачки. И после пропитания какое-то время пускает слюни умиления. А потом, - всё. Мы сами по себе, а он, - сам в себе...

Ну, и подходим к недавней истории.
Возвращаюсь я в канун этого Веленес вечером домой. И что-то не так. Потом осознаю, - кот не встречает. Прохожу в комнату. Подруга сидит, читает чего-то.
-   Где Азазелло? – спрашиваю.
-   А вот… нет, - отвечает как-то странно.
-   То есть, как, - нет?
-   Ты только не волнуйся, - говорит. – Что-то случилось с ним.
-   Да чего мне волноваться! Издох, что ли? Или опять в окно сиганул?
-   Нет, всё в порядке.

Потом рассказывает:
-   Вожусь я в кухне. Вдруг слышу, что Азазелло орёт на втором этаже, будто его режут. Ну, или как если бы кота другого увидел. Ну, или ещё как, - не описать. А я, как назло, как раз в духовку рулет определяю, и никак не могу оторваться. Зову его, но он не приходит. Потом закончила с рулетом, поднимаюсь наверх, а он сидит у окна, - шерсть дыбом, глаза выпучены и куда-то в комнату смотрит. Мне даже самой неуютно стало. Беру его на руки, а он напряжённый весь. Спустилась с ним вниз, но он вырвался и обратно убежал.
-   И где он теперь? – спрашиваю.
-   Там же, наверху.

Поднимаюсь. Действительно, сидит на полу у окна, жопу к стеклу прижал и в комнату таращится. Я было к нему подался, но он сорвался с места и под кровать спрятался. Ну, я настаивать не стал и пошёл ужинать.
Азазелло спустился сверху часа через два. Как больной, бля! Вяло направился к своей миске, чего-то поклевал там, но даже не съел всё, а вообще он страшный прожора.

А на следующий день это был уже другой кот! Его словно подменили. Он стал забираться на руки, даже спать рядом и вообще сделался какой-то более ласковый и спокойный.
Подруга шутит:
-   Ну, Азазель, что это за душа там к тебе приходила?

Я не знаю чего он тогда увидел и что его так проняло. Но что-то изменилось в нашем безтональном котяре.
Вот только, - что?